Новости

В.М. – Андрей, изучив твою биографию «русского американца», хотелось бы задать вопрос, на который ты наверняка уже много раз отвечал. Но так уж случилось, что ты человек с уникальной историей жизни, и без этого мы не можем. Как так вышло, что ты, оказавшись в Америке, вернулся сюда учиться в школу?

А.Д. – Это очень длинная история. По материнской линии все мои предки были зажиточными крестьянами из Саратовской и Тамбовской губерний, которые бежали из России из-за бесконечных грабежей. Существует два типа эмигрантов: одни уезжают в надежде забыть всё как страшный сон, другие – наоборот, считают, что их бегство вынужденное, и их призвание – рано или поздно вернуться на родину.

Моя мама росла в Америке с твердым намерением обязательно когда-нибудь вернуться. И, будучи выпускницей старшей школы, накопив деньги, отправилась в тур-поездку в Москву. А мой отец тем летом стажировался гидом в Интуристе. Но любовь с первого взгляда в далеком 65-ом году в СССР не приветствовалась, и им долго не давали быть вместе. Так и вышло, что я родился в Америке, и мой младший брат родился в Америке, и только через какое-то время удалось добиться, чтобы мы смогли приехать в Советский Союз. Там мы с отцом и познакомились.

В.М. – А отец где был все это время?

А.Д. – Отец всегда был в Советском Союзе, невыездной. Закончил Суворовское училище, ИнЯз с отличием, но после знакомства с гражданкой США вся его карьера пошла насмарку. В результате он потерял все возможности найти работу. Вот таким образом я изначально попал в Союз, мы переехали в 75-ом году вместе с мамой к отцу.

Позже мы всё-таки вернулись обратно в Америку, и я стал студентом университета в Калифорнии. Но там я решил, что хочу стать специалистом по России и поехал поступать в МГУ на истфак, чтобы вернуться в Америку преподавателем. Учился я на вечернем, подрабатывал переводчиком, потому что нужно было на что-то жить. Так случайно и попал на курсы начинающих фермеров, где преподавателями были американцы. Это было модное веяние 90-х, все тогда ударились в фермерство: наши медсестры, инженеры... И я проработал там год. Но видимо проснулись гены, и мне все это стало настолько интересно, что я решил: «А не попробовать ли мне тоже?». Начал своё хозяйство с пяти гектаров картофеля. Вот так и пошло – и до сих пор я в России.

В.М. – Действительно уникальная для нашей страны история. Скажи, всё-таки, если сравнивать в плане малого бизнеса, есть что-то позитивное в России по сравнению с Америкой? Потому что минусы мы понимаем прекрасно, но может, ты отметишь, что здесь лучше.

А.Д. – Все зависит от того, как посмотреть на картинку. То, что я сделал в России за эти годы, я бы никогда в Америке сделать не смог по определению. В Америке настолько жесткая конкуренция, рынок перенасыщен, что вклиниться куда-либо очень сложно. Если это удается сделать, то лишь с какой-то уникальной идеей. В России, сколько бы мы не жаловались на риски, на беспредел чиновников, положа руку на сердце, как предприниматель, скажу, что если на чашу весов поставить степень риска и степень возможностей, которые ты получаешь в результате этого риска, то для предпринимателя Россия – одна из самых привлекательных стран в мире. Но если тебе нужна стабильность, понятность, четкие правила игры, и тебя устраивает двигаться в рамках намеченного коридора, то, конечно, Россия не самая оптимальная страна. И это касается как сельского хозяйства, так и торговли. У нас ведь сколько примеров. Возьмём тот же самый «Магнит». То, что сделал Галицкий за очень короткий срок, те региональные сети, которые возникли – это уникальная российская история. Поэтому с точки зрения предпринимательства позитивных моментов очень много. Но да, есть правила игры: чем больше возможностей, тем больше риска. Одно без другого не бывает. Я считаю, что в России риск достаточно сбалансирован с возможностями.

В.М. – А что ты скажешь про малую торговлю?

А.Д. – У малой торговли колоссальный потенциал. Мы с советских времен привыкли к киоскам, павильонам, но все равно понятно, что это они отличаются от западных форматов. И сегодня, если Россия всё-таки станет иначе относиться к малым форматам, то может быть невиданный бум. Вот сейчас обсуждается закон о торговле, и нужно понять, как сделать так, чтобы торговые сети федерального значения не доминировали. Запретами ничего не изменишь, а вот высокой конкуренцией можно сделать очень много. Бороться с ростом цен запретами невозможно. Я понимаю, что малые форматы сложные для чиновников с точки зрения управления, отслеживания: одно дело - ты договорился с федеральной сетью, выстроил системные отношения, другое дело - множество индивидуальных предпринимателей, которых нужно контролировать. Но если мы хотим в экономике создать более благоприятные условия, то это было бы правильным направлением. Потому что, если смотреть на мировой опыт, то малые форматы играют колоссальную роль в экономике; они продвигают многие новые идеи и товары. И потом, если я производитель малых объемов, мне через такой формат выходить на рынок в тысячу раз легче, чем через федеральные сети. Поэтому, если мы хотим поддержать производителей малого уровня, то только через малые форматы торговли. Плюс - это всегда большой выбор ассортимента и свежей продукции для потребителя.

В.М. – Многие люди занялись бы производством, но они не понимают, как сбывать продукцию. В сети они не могут войти из-за их специфики, а малая торговля постоянно под угрозой репрессий, а то и напрямую уничтожается, как это мы наблюдаем сейчас. Как ты думаешь, можно ли сказать, что в России торговля является своего рода бутылочным горлом во всей товаропроводящей сети, и особенно малая?

А.Д. – Я бы сформулировал таким образом: что на самом деле нам крайне не хватает торговых площадей и торговых точек, и больше всего не хватает именно малых и средних форматов. И да, это является ограничением с точки зрения конкуренции, и ограничением с точки зрения возможностей развития малых форматов производств. Поэтому, если бы мы развили малые и средние форматы, то происходил бы и рост производства.

В.М. – В связи с последним, вот какой вопрос, близкий тебе, как руководителю Национального союза производителей молока. Начинающие фермеры несколько лет назад приводили такой пример: если у тебя одна корова, то ты можешь реализовывать молоко по знакомым и дачникам, если у тебя сто коров, то ты уже подписываешь договор, и продаешь оптом. А если у тебя 5-7 коров, то тебе дороже делать документы, проходить все эти бюрократические процедуры, то есть фактически для этого сегмента сбыт закрыт. Изменилось ли что-нибудь за последние годы? Сейчас какая ситуация? Может ли владелец 5-10 коров реализовывать свою продукцию?

А.Д. – К сожалению, у нас есть еще одна большая проблема в России - у нас нет кооперации ни в производстве, ни в торговле, она не развивается, как в других странах. И это, я считаю, колоссальное ограничение, которое существует в развитии того или иного формата. Если брать молочку как пример, я бы сказал, что настоящее, хорошее взаимоотношение с переработчиком начинается даже ближе к 500 тысячам коров. А если у тебя от 5 до 150 коров, то, конечно, встает вопрос о реализации такого небольшого объема молока, о переработке и производстве готовой продукции, потому что нет кооперации. Для крупных торговых сетей такой поставщик логистически неинтересен и слишком сложен. Как омбудсмен я часто сталкиваюсь с жалобами фермеров, которые говорят, что не могут попасть в торговую сеть. Обращаешься в сети, а они говорят, что фермеры не могут обеспечить круглогодичный одинаковый объем.

В.М. – А как предприятия напрямую реализуют свою продукцию в сфере молочки, потому что имеются свои ограничения? И давай немного поговорим о мобильной торговле. Как раз на подходе поправки в закон о торговле, подготовленный Минпромторгом, там и про это есть. Как ты в целом относишься к такому виду торговли?

А.Д. – Во-первых, было бы очень здорово, если бы шла постепенная интеграция между производителями и мелкой нестационарной торговлей, потому что есть продукция, которую потребитель очень хочет, например, свежее пастеризованное молоко. Если хочет потребитель, почему не предоставить эту возможность? Было бы прекрасно, если бы шла некая кооперация между торговлей и совместной системой реализации готовой продукции, например, формирование совместных сыроварен, маленьких предприятий. Фермер мог бы сам перерабатывать свою продукцию, но иметь партнерские отношения с нестационарной торговлей. К тому же, если киоск принадлежит конкретному производителю, то это вызывает у потребителя дополнительное доверие и уверенность в качестве продукта. Вариантов множество, но единственный прямой доступ к потребителю именно через вот такие форматы нестационарной торговли и мобильной торговли, конечно. Если это будет развиваться, это будет двигать вперед и фермерство. Ведь даже сейчас колоссальный спрос на фермерские и продовольственные рынки.

В.М. – По поводу многолетней истории с запретом некапитальных рынков: теперь вот запретили их в городах-миллионниках, для остальных городов – на усмотрение региональных властей. Как ты этому относишься? Насколько важно в сегодняшней России бороться с некапитальными рынками?

А.Д. – С одной стороны, я как потребитель хочу быть абсолютно уверен в качестве и безопасности продукта, который я покупаю. Поэтому, конечно же, должны быть установлены минимальные и понятные требования к объекту с точки зрения санитарной проверки, проверки поставщиков. Но с другой стороны, я считаю, что это социальный вопрос, и муниципалитеты и регионы должны в него включаться, даже если необходимо субсидировать формирование таких объектов. Это даёт потребителю дополнительный ассортимент, дополнительные возможности, а также создает конкуренцию с торговыми сетями. Мне кажется, что количество таких точек и должно быть одним из критериев оценки эффективности деятельности муниципалитетов и региональных властей.

В.М. – Ты как омбудсмен в сфере торговли наверняка знаешь, что главная проблема у торговли как раз с муниципальными и региональными властями, и федеральная власть зачастую не может добиться решения вопросов именно из-за их противодействия.

А.Д. – Я думаю, что тут ключевой вопрос – это определение минимальных критериев, которые должны выполнять субъекты, чтобы соответствовать бюджетной эффективности, это как раз то, что сейчас пытается сделать Минпромторг. Есть у нас и еще одна большая проблема, но преодолеть её можно только через такие ассоциации и союзы, как ваш. Ведь даже если у нас крупные предприниматели боятся жаловаться на беспредел местных и региональных чиновников, то что уж говорить про мелких. Федеральные власти часто не знают о перегибах, потому что нет прямых жалоб и указаний на конкретные ситуации. Но мой опыт показывает, что если указать на некомпетентность и прямое вредительство чиновников, то ситуация меняется. И в этом отношении роль союзов и ассоциаций, и естественно, института омбудсмена в том, чтобы такие ситуации предотвращать.

В.М. – И в заключение хотел спросить, как человека, который учился на истфаке и который помнит Советский Союз: как тебе кажется, было ли в советской торговле что-то привлекательное или там были одни сплошные минусы?

А.Д. – Я, конечно, помню 75-й год, когда магазины были еще полны и товарами, и был большой выбор очень вкусных натуральных продуктов, и конец 80-х, когда за кусок колбасы реально дрались в магазине. Это абсолютно неадекватная ситуация для любого современного государства. То, что сегодня существует широкий ассортимент товаров – это огромное преимущество. Но существует проблема с ценообразованием: цены слишком высокие для потребителя. Я убежден, что единственное лечение этой болезни – это развитие конкуренции. В Советском Союзе не было конкуренции, и из-за этого система советской торговли деградировала и к концу 80-х представляла собой систему распределения дефицита, а не торговли в нормальном понимании. А сегодня мы видим колоссальный прогресс, нужно отдать должное – торговля стала одним из крупнейших работодателей и плательщиков налогов в бюджет. Но и сейчас мы далеки от того уровня развития, на котором должны бы быть. Конечно, в Советском Союзе был свой шарм: маленькие магазинчики с продавцами, которые знали всех местных, рассказывали, когда будет доставка товара, что-то советовали. Но это была другая страна, другая эпоха.